Камерон положила сумочку на тумбочку и, когда ФБРовец закончил осмотр, повернулась к нему с мыслью, что задохнется от сгустившегося в воздухе напряжения, если Джек немедленно ее не поцелует.
Она ожидала, что Паллас ринется к ней и опрокинет на ближайшую кровать.
Но он этого не сделал.
– Пожалуй, твои киношные «стены Иерихона» будут в самый раз, – скрестил Джек руки на груди. – Правда, не сама стена, а тот эпизод, где я показываю тебе, как раздевается мужчина.
Температура в комнате подскочила так резко, что даже экран телевизора запотел.
– Ну давай, – выдохнула Камерон, – я вся внимание.
Первым делом агент снял пиджак, продемонстрировав наплечную кобуру, затем одним махом избавился и от нее, положил на стол и взялся за галстук. Ослабил узел, стянул – и зрительница с трудом подавила порыв перейти в атаку и сорвать с него остальную одежду.
Темные глаза сверкнули, но раздеваться дальше Джек не стал.
– Извини, это ремейк двадцать первого века.
– И что же происходит в новейшей версии?
– Ты снимаешь платье.
Ах, так.
– Но под ним почти ничего нет, – обронила Камерон. Покрой наряда просто не оставлял выбора.
– Я на это и рассчитываю.
Взявшись за язычок вшитой сбоку молнии, она медленно потянула его вниз. Затем, не отпуская взгляд Джека, дернула завязку на шее. Платье лужицей стекло к ступням, и Камерон осталась только в черных шелковых стрингах.
И, само собой, в туфлях на высоком каблуке.
Ее соски съежились от прохладного воздуха гостиничного номера – а может, от горячего взгляда Джека.
Затуманенными от вожделения глазами он поглощал каждую клеточку ее тела, и Камерон никогда еще не чувствовала себя такой сексуальной – и смелой – как сейчас.
– Твоя очередь, – сказала она.
Расстегнув пуговицы, агент стащил с себя рубашку, оставшись в белой футболке, туго обтягивавшей мускулистый торс.
Желание потрогать его сделалось мучительным. Словно почувствовав это, Паллас пошел к ней через комнату. Пульс Камерон запредельно участился при его приближении, но Джек так и не коснулся ее даже пальцем.
– Теперь ты.
Камерон вынула из ушей длинные серебряные серьги «под старину», выбранные Эйми к наряду, и бросила их на пол рядом с платьем.
– Это жульничество, – заметил Джек.
– Но ведь на тебе в четыре раза больше одежды, чем на мне.
Одним стремительным рывком он сдернул футболку через голову.
– Так лучше?
О, черт… еще бы.
Камерон не спеша наслаждалась открывшимся зрелищем. Твердые мускулы… шесть кубиков накачанного пресса… легкая россыпь темных завитков на груди… Ей хотелось попробовать на вкус каждый его дюйм.
А потом, вынырнув из своих грез, заметила кое-что еще. Ясное дело…
Она забыла про шрамы.
Три года назад помощница прокурора читала в материалах следствия подробный отчет об аде, через который ФБРовец прошел за два дня в плену у подручных Мартино. Но она не подумала о физических следах, которые должны были остаться после истязаний.
Ее взгляд упал на знаки от сигаретных и электрических ожогов на правом плече, скользнул по рубцам от ножевых ран на боку и под ребрами и остановился на круглом шраме размером с четвертак высоко под левой ключицей – от пули, которую федерал поймал при побеге.
Камерон подняла глаза к лицу Джека. Он насторожено наблюдал, ожидая ее реакции.
Шагнув вперед, она положила ладони ему на грудь и нежно поцеловала отметины на плече, проделала то же самое со шрамом от пули, наклонившись, провела губами по рубцам на боку. Затем, не в силах удержаться, пробежала языком вдоль темной дорожки, начинавшейся от пупка и уходившей под пряжку пояса.
Паллас дернул Камерон вверх, впился в глаза с неистовством, которое при других обстоятельствах могло бы напугать до смерти, потеснил назад, и когда она почувствовала под коленками край кровати, ей не потребовалось особого приглашения, чтобы тут же улечься.
– Но на тебе все равно куда больше одежды, чем на мне, – приподнялась Камерон на локтях.
– Это легко исправить.
Джек расстегнул пряжку пояса, затем пуговицу на брюках, потянул вниз молнию, поедая глазами простертую на постели Камерон. Она мельком заметила серые боксеры, прежде чем Паллас стянул их с себя вместе с брюками, носками и туфлями, а затем выпрямился перед ней во всем великолепии своей наготы.
Больше никогда, никогда в жизни она не станет сравнивать этого мужчину с шоколадным кексом. После увиденного обнаженного тела Джека никаких других вкусностей для нее отныне просто не существует.
Понятное дело, внимание зрительницы захватила та самая его часть: мощная, напряженная, рвущаяся действовать. Все для нее.
Паллас забрался на кровать, и Камерон откинулась на спину. Темный, обжигающий взгляд заставлял вздрагивать от предвкушения, но Джек по-прежнему не прикасался к ней.
– Выбирай, что следующее, – кивнул он на ее почти обнаженное тело.
Неужели ему хочется, чтобы она умоляла? Потому что она уже почти готова молить.
– Господи, Джек… Потрогай же меня...
Паллас ухмыльнулся.
Вот чертяка.
– Выбирай, – повторил он.
– Оставляю свои шпильки, – с вызовом заявила Камерон.
– Я на это и надеялся. – Руки Джека легли ей на бедра и потянули трусики вниз, через туфли. Затем его губы прижались к ее коленке и начали медленное путешествие вверх: по ноге, изгибу бедра, по животу, к ложбинке между грудей, вдоль шеи – пока не обрушились на ее рот. Наконец-то получив возможность поцеловать мучителя, Камерон застонала. Паллас подсунул ладонь ей под спину и подтянул к себе так, что Камерон оказалась у него на коленях, обхватывая ногами его бедра.